Борис, 75 - 2 октября 2012 18:48

Водонапорная башня вполне может оказаться тем первым, с чего начнется
все остальное, потому что предметы появляются тогда, когда становятся
известны их названия, и происходящее за окном сразу приобретает смысл -
солдаты заканчивают работу, выкладывая белым кирпичом число "1928" на
толстой верхней части каменного цилиндра, и даже не догадываются, что кто-то
следит за тем, что они делают, думая об этом почти без помощи слов, но очень
серьезно: любая башня или даже труба сначала строится таким образом, будто
должна подняться до самого неба, чем обязательно завершилось бы простое
добавление новых кирпичных колец изо дня в день, если бы не решение
строителей уйти, приводящее к тому, что какой-то кирпич обязательно
становится последним, а я - единственным свидетелем остановки работ, потому
что во всем доме напротив только я понимаю, что означают пустые леса, от
вида которых возникает такое странное чувство, что взгляд сам собой
переходит вправо, туда, где кончается деревянная коробка с землей, утыканной
яблочными семечками, и обои чуть отстают от стены, приоткрывая другой слой
обоев и желтый край газеты, еще дореволюционной, оставшейся с тех времен,
когда бородатые господа в шляпах удивительной формы и с цепочками на
жилетах, предчувствуя свой конец, пили шампанское среди раздетых женщин и
измученных рабочих, а Ленин со Сталиным стояли у окна и читали первый номер
"Правды", предвидя все на свете и, может быть, даже то, как когда-нибудь на
свет появлюсь я и бесконечно длинным летним днем буду наклеивать полоски
сиреневой папиросной бумаги на узкие фанерные крылья, сидя на теткиной
кровати, глядя за окно и почти не обращая внимания на ее путаные рассказы о
том, как в село вошли белые, потом красные, потом опять белые, а потом
какие-то непонятные "наши", которых почему-то представляешь себе мужиками в
малиновых рубашках каждый раз, когда видишь справа от пыльного крыла ее
фотографию и пытаешься сообразить, что это на самом деле значит - взять и
умереть, как умерла она и как можем умереть мы все, если не останемся вечно
жить в своих делах по способу Антонины Порфирьевны, даже протирающей после
этих слов свои очки, отчего возникает короткая пауза в ее многолетнем
рассказе о так называемых материках, возвышающихся над серыми пространствами
океанов, где даже самый большой в мире линкор покажется крохотным, как
спичка, если вдруг поглядеть на него из неба, заполненного летящими в Канаду
журавлями, боевой авиацией и черными пятнами, возникающими от долгого
наблюдения за солнцем, медленно меняющим свой цвет при приближении к
воображаемой точке, где оно, уже красное и огромное, оказывается только в
июне, чтобы на несколько минут коснуться шкафа, осветить его верхнюю
половину и превратить его во что тебе хочется, начиная от бастиона Великой
Стены и кончая скалою где-то в Америке - смотря куда ты переносишь свою
жизнь из этих мест, хрюкающих на тебя всеми своими свиньями, когда ты идешь
по грязной улице со своей коллекцией спичечных коробков и размазываешь по
лицу сопли пополам с кровью, а тебе вслед орут все те, кто уверенно
чувствует себя среди этих косых заборов, обещая вломить тебе завтра еще
разок так же безнаказанно, как сегодня, потому что жаловаться все равно
некому и для любого взрослого нет разницы между избивающими и избиваемыми
детьми, раз те и другие в галстуках, с барабанами и горнами, оставив отцов
допивать вонючее пиво, уходят в будущее даже тогда, когда просто стоят

• 
• 
•